Четырнадцать лет в Азкабане. Четырнадцать лет в этом изолированном от мира каменном коконе, изощрено выжирающем твое «Я», меняющем не только агонизирующие ошметки твоей поганой жалкой душонки, но и, кажется, даже сами молекулы твоего истощенного слабого рахитного тела. Годы, когда жизнь в тебе просыпается лишь для того, чтобы ты мог скрести пальцами каменные стены, с мясом и кровью выкорчевывая собственные черные, уже помертвевшие, ногти; когда нет сил вдохнуть сырой воздух своей впалой грудной клеткой, которую словно бы проламывает внутрь каждый раз, когда немые стражи желают тобой подкрепиться.
Затем долгожданная свобода. Теперь свобода. Уже два года. Или сколько? Рабастану, по сути, наплевать… Весь ужас Азкабана все так же циркулирует в крови, тонкий букет из ароматов сырости, гнили, пота, рвоты и собственных испражнений, кажется, пропитал тело до костей. Ты бежишь, ты на свободе, ты видишь над головой небо, ощущаешь порывы ветра, теряешь разум снова от необъятных просторов… всего, всего, в чем ты есть. Привыкший к своей зловонной камере, ты не знаешь, что делать теперь, словно ослепленный ярким светом. И, да, ты ослеплен. Но все так же нет жизни в твоем теле… ты трешь себя щеткой, лишь бы избавиться от вони, что въелась в тебя за все те долгие годы мучительного, адского заключения, надеясь, уж если не отмыться, то хотя бы содрать к чертовой матери с себя эту тонкую посеревшую кожу.
Идут дни. Может, тебе лучше, а может и хуже. Медленно, по крупицам, ты собираешь прежнего себя, становишься похожим на того, кем был до падения своего хозяина, своего Лорда. Но жизни в тебе все так же нет… есть лишь ночные кошмары, заполненные зловонием и хрипом, что источают безликие твари в капюшонах. Ты вынужден томиться, выжидать, когда тебе позволит тот, ради кого ты прошел все круги Ада, доказать свою преданность и свою верность, свою… любовь?
И вот он, день настал. Задание не для мелких сошек, задание, которое может в глазах Лорда превратить тебя в самого верного слугу! Куда там Снейпу с его дохлым Дамблдором?.. Ведь это ты, Рабастан Лестрейндж, доставишь Поттера своему Господину, словно распластанную хрюшку на большом золотом блюде и с яблоком во рту.
Это видение заставило верхнюю губу мужчины чуть дернуться в намечающемся удовлетворенном оскале, однако, он тут же взял себя в руки. Не стоит делить шкуру неубитого медведя, но разве можно заставить покинуть голову столь сладостные томительные мысли?
Рабастан уверенной рукой стирает с щеки капли от назойливо падающих и таящих снежинок, и лишь в кончиках пальцев легкая дрожь, едва ощутимая вибрация, вызванная волнением, нетерпением, отчаянным желанием сделать все верно… А Долохов нестерпимо раздражал. Его извечные гримасы и желание «рулить процессом» были еще одной причиной дрожи в руках. Хотелось этими самыми руками стереть ехидную ухмылку с испещренного шрамами лица. Какого хрена ему понадобилось кивать?.. Словно Рабастан глухой и мог бы пропустить абсолютно несвойственную Запретному лесу, и такую долгожданную сейчас, болтовню подростков. Мужчина раздраженно передернул плечами и двинулся по направлению к голосам.
Еще лишь несколько шагов, забывая дышать, что аж легкие начинает нестерпимо жечь от недостатка кислорода – все, лишь бы не спугнуть добычу… Нет. Всего лишь быстрый взгляд, и внутри все обрывается, трепет и предвкушение исчезают без следа, злоба вскипает в крови. Мальчишки нет. Чертов Поттер снова ушел! Вереница следов на снегу… Он был здесь. Просто ушел. Они опоздали.
Пришлось до крови прикусить язык, чтобы не вопить в голос от плескавшейся внутри ярости. Что им досталось? Вонючий сквиб и двое безмозглых подростков!
Нажива… - Снова кровь на языке. Но он все же не удержался от презрительного фырканья. На кой черт им нажива, если они должны были привести Поттера?! – Ничего, Рабастан, спокойнее… Это все же лучше, чем явиться с пустыми руками.
И теперь уже ничего не имело значения. Лестрейндж безразлично смотрел вслед улепетывающему, провонявшему кошачьим туалетом и чистящим порошком, сквибу, краем создания отмечал дико раздражающий бред, что несла невзрачная девчонка, и не менее раздражающее поведение Долохова. А что же досталось ему? Один из отпрысков вечно плодящихся Уизли, закадычный дружок Поттера, что был вместе с ним во время того фиаско в Отделе Тайн. Школьник… Очень уж хотелось поцокать языком.
Элементарного Expelliarmus хватило, чтобы без проблем обезоружить рыжего нескладного уродца. Его волшебная палочка быстро перекочевала Рабастану в карман. Уизли никогда не отличались особым умом, и потерянный, абсолютно жалкий вид одного из представителей сего славного рода служил лишь доказательством этого суждения.
- Stupefy, - и мальчишку откинуло назад, приложив спиной и затылком о ствол старого дерева. Казалось, словно заклинание зарождалось не в палочке, а в самом ее хозяине – так нетерпение и томление последних дней выплескивалось наружу, покалывая импульсом возбуждения кончики пальцев.
- Silencio, - и рыжий не сможет докучать своим ором и болтовней. А Рабастан так ценил тишину… Бальзам на душу после душераздирающих воплей Азкабана.
- Incarcerous, - он связан. Развлекаться абсолютно не хотелось… Подумать только, он справился с ним школьными заклинаниями третьего курса, - Уизли… Извечная грязь под ногами, все никак не передохнут. Прямо как тараканы… – На лице заиграла шальная улыбка… Если бы у него от злости так не пересохло во рту, то смачный плевок полетел бы аккурат в лицо магглолюбскому выродку.
Долохов же между тем устроил театр одного актера. Быть может, в любой другой день, это и показалось бы Лестрейнджу интересным, но не сейчас, когда горечь позорного поражения обжигала изнутри. Хотелось побыстрее исчезнуть из этого леса, вполне вероятно, что напуганный до самопроизвольного испражнения желудка завхоз уже доковылял до замка.
- Заканчивай, - сухо гаркнул в сторону напарника мужчина, - Потом будешь примеряться к этой сучке и проводить воспитательные беседы. Пора уходить…
Брезгливое выражение лица перед тем, как схватить за шиворот выродка, провонявшего насквозь нищетой и маглолюбием. Палочка потомственного аристократа упирается в горло отпрыска тех, кто одними из первых отказались чтить чистоту крови, поддавшись тлетворным, абсурдным идеям о равенстве настоящих волшебников и грязнокровок.
- Шевелись, Уизли… - Стэну было плевать, что он связан, что идти так крайне неудобно, он просто волок его за шиворот, стараясь как можно быстрее добраться до аппарационного барьера, - Слышал меня? Или хочешь, чтобы я оставил здесь на лакомство кентаврам твои потроха?
Наконец, барьер. Напоследок, почти любовно приобнимая «малышку Уизли», чтобы было удобнее аппарировать, и стараясь не дышать, Рабастан сначала кидает взгляд на Долохова, а потом думает, что было бы забавно, если бы сейчас случилось «расщепление», и на снегу осталась валяться, например, уизлевская рука. А лучше, еще и нога…
===>> а куда надо?
